Бисеза разделась догола и погрузилась в холодную речную воду. Взгляды мужчин ее не слишком волновали. В лагере македонян всегда находились те, кто мог удовлетворить их похоть. Джош, конечно, не спускал с нее глаз, как обычно — но совсем по-мальчишески, и если она встречалась с ним взглядом, он опускал голову и краснел. Бисеза выстирала одежду и разложила для сушки на берегу.

К тому времени, когда она это сделала, македоняне развели костер. Бисеза завернулась в пончо, улеглась на земле около костра и вместо подушки положила под голову ранец. Джош, как всегда, ухитрился подобраться к ней поближе и выбрал для себя такое место, чтобы можно было на нее смотреть, но чтобы этого никто не замечал. Но Редди и Абдыкадыр у него за спиной посылали Бисезе воздушные поцелуи.

Разговор, как обычно, начал Редди.

— Нас так мало. Мы уже успели увидеть большое пространство нового мира — от Джамруда до побережья Аравии. Люди рассеяны по земле очень редко, а разумные люди попадаются еще реже! А мы все смотрим на то, что земля пуста, как на недостаток. А надо смотреть как на шанс.

Джош непонимающе пробормотал:

— Ты о чем, собственно, хотел бы я знать? — Редди Киплинг снял очки и потер кулаком глаза, без очков казавшиеся маленькими и слишком глубоко посаженными.

— Наша Британская империя теперь исчезла, распалась, как карточный домик. Теперь у нас — вот это, Мир, новая планета, чистый холст. Нас так мало, и очень может быть, что мы — единственный оставшийся на свете источник здравого смысла, науки и цивилизации.

Абдыкадыр улыбнулся.

— Весьма справедливо, Редди, вот только на Мире осталось не так много англичан, чтобы можно было претворить эту мечту в реальность.

— Но англичанин — это всегда в каком-то смысле дворняжка, помесь. И не так это плохо. Англичанин всегда сумма влияний — от торжественного могущества римлян до яростного интеллекта демократии. Так значит, мы должны начать строить новую Англию — и выковывать новых англичан. Прямо здесь, в песках Аравии! И наше новое государство мы можем сразу основать на прочных английских принципах. Каждый человек совершенно независим, лишь бы только он не попирал права своего ближнего. Быстрый и справедливый суд перед Богом. Терпимость к любой религии и любым мировоззрениям. Мой дом — моя крепость. В таком духе. За счет этого можно избежать множества ненужной болтовни и всяческих трений.

— Звучит просто потрясающе, — признался Абдыкадыр. — Но кто будет править этой новой империей? Отдадим ее Александру?

Редди рассмеялся.

— Для своего времени Александр достиг очень многого, но он — деспот-милитарист. Нет, того хуже — он дикарь из Железного века! Вы же сами видели этот обряд идолопочитания перед отплытием. Возможно, у него незаурядный ум и неплохая интуиция. Он, к примеру, пошел дальше греков… Но нет, на роль правителя новой империи он не годится. Какое-то время править должны мы, цивилизованные люди. Нас мало — но у нас есть оружие. — Редди улегся на спину, закинул руку за голову, прикрыл глаза. — Теперь я все ясно понимаю. Заработают кузницы, зазвенят молоты, бьющие о наковальни! Меч принесет мир, а мир принесет богатство, а богатство принесет Закон. Это так же естественно, как то, что из желудя вырастет могучий дуб. А мы, уже видевшие, как растят дубы, будем рядом, мы будем поливать росток.

Он хотел воодушевить остальных, но для Бисезы его слова прозвучали пустым звуком. Каким маленьким казался их лагерь, каким одиноким — искоркой света посреди земли, где не было даже призраков.

На следующий день, на обратном пути, у Редди сильно расстроился кишечник. Бисеза и Абдыкадыр порылись в своих аптечках, нашли антибиотики. Кроме таблеток, они готовили для Редди воду с сахаром. Редди начал капризничать, просить опиум и уверять всех в том, что это — самое древнее обезболивающее в индийской фармакопее. Но диарея истощала его. Большая голова, казалось, стала слишком тяжела для тонкой шеи. Но он говорил и говорил без умолку.

— Нам нужны новые сказания, они объединят нас, — бормотал Редди. — Мифы и ритуалы — вот что создает нацию. Знаете, как раз вот этого недостает Америке… Молодая нация… они еще не успели обрасти традициями. Ну да ладно… Америки теперь нет, Британии тоже, так что старые сказания не годятся — нет, они больше ни к чему.

Джош с ехидцей заметил:

— И ты — именно тот человек, который сочинит новые сказания, Редди.

— Мы живем в новую эпоху — эпоху героев, — не унимался Киплинг. — В эпоху, когда создается мир. Это наш шанс. И мы должны поведать будущему о том, что мы сделали, как мы это сделали и почему…

Редди болтал и болтал, рассеивая в воздухе свои мечты и замыслы, но в конце концов он изнемог от обезвоживания, ему стало трудно дышать. Отряд медленно шел по бескрайней, безлюдной пустыне.

28

Бишкек

Войско Чингисхана продвигалось вдоль северной границы пустыни Гоби.

Равнина простиралась без края — ровная, она казалась зеркальным отражением затянутого тучами неба. Изредка на глаза попадались изъеденные эрозией унылого вида холмы, один раз вдалеке медленной рысцой пробежало стадо гордо поднявших голову верблюдов. Когда поднимался ветер, свет заслоняла пелена желтого песка. От песка исходил запах железа.

«Этот песок мог образоваться миллион лет назад, — думал Николай, — а мог — и в прошлом месяце».

Монголы, обмотавшие головы обрывками ткани, стали похожими на бедуинов.

Странствование по пустыне продолжалось. Николай замкнулся в себе. Разум у него задремал, чувства притупились. Он сидел в уголке телеги, закрыв лицо тряпицей, чтобы в глаза не попадал песок, и ни с кем не разговаривал. Такие огромные просторы лежали вокруг, что порой казалось: обоз стоит на месте, совсем не движется. Коля с неохотой восхищался той силой духа, той упрямой решимостью, которая позволила монголам преодолеть громадные расстояния, пока они продвигались по Азии. Но ведь он когда-то летал в космос и преодолевал невероятные по человеческим меркам расстояния минут за пятнадцать.

Через какое-то время войско поравнялось с высокой насыпью из камней и земли. Казалось, гигантский подземный зверь, крепко-накрепко увязший в земле, пытался вырваться на волю. Николай подумал, что это, быть может, скифский курган — захоронение, оставленное народом, жившим на Земле до Рождества Христова. Скифы были кочевниками и ставили юрты — совсем как монголы. Курган на вид был свежим, камни в его основании не стерлись, не изгладились, но гробница была разрыта и явно разграблена, из нее унесли золото и все прочее, что там могло лежать.

А потом на пути войска встретились почти современные постройки — бетонные зернохранилища и силосные башни с жестяными крышами, стоявшие в ряд заржавевшие трактора.

«Какой-нибудь колхоз или совхоз из социалистических времен», — подумал Николай.

Видимо, войско уже было далеко от Центральной Монголии, от центра притяжения истории этого громадного континента — от страшных времен правления Чингисхана. Возможно, здесь осколки разных эпох лежали более прихотливо и можно было встретить пришельцев из самых разных эпох. Монгольские разведчики обошли хозяйство, вытащили откуда-то несколько листов ржавого железа, но брать не стали, бросили за ненадобностью.

Местность постепенно изменялась. Проехали мимо высохшего соленого озера. На самом краю озера между камнями сновали ящерицы. Поднялись тучи мух, налетели на лошадей и начали их кусать. Николай с изумлением услышал далекие крики чаек. Трудно было представить себе более далекое от моря место, чем эту иссохшую пустошь. Вероятно, птицы летели над запутанной сетью азиатских рек и заблудились здесь. Как это было похоже на то, что случилось с Колей.

«Какая банальная аналогия», — с горечью подумал он.

Странствие продолжалось.

Для того чтобы пересечь границу современной Монголии, нужно было пройти Алтайские горы. С продвижением на запад земля становилась все более плодородной и влажной. Кое-где даже цветы попадались. Как-то раз Николай обнаружил на небольшом участке отцветающей весенней степи примулы, анемоны и орхидеи. Затем путь пролег по широкой болотистой равнине, где над мокрой травой порхали зуйки. Лошади осторожно переставляли ноги, по щиколотку утопавшие в грязи.